В Институт социально-экономических проблем народонаселения я пришла в 1993 году из Института социологии, в котором до этого отработала 15 лет. Решение родилось само собой, как только узнала, что Римашевская Н.М. открыла лабораторию гендерных исследований, а на ее базе создала Московский Центр гендерных исследований.

За плечами у меня уже была кандидатская диссертация на тему «Социальная эффективность профессионального труда женщин: опыт анализа международных исследований» (1984 г.) и ряд публикаций в разных изданиях, где о сегрегации и дискриминации женщин я писала не как о западном феномене, а как о явлениях,  присущих советскому и российскому обществу. Те же идеи анализировались в статьях Римашевской Н.М., опубликованных совместно с Анастасией Посадской и Натальей Захаровой в конце 80-х. Они цепляли за живое, приковывали внимание своей глубиной. Желание  работать в этом профессиональном сообществе и понимание острой социальной необходимости держаться вместе для формирования новой социальной политики и влияния на уровень принятия решений, бесповоротно определили мои шаги по вхождению в школу Н.М. Римашевской.

Десятилетие совместной работы, последовавшее после прихода в ИСЭПН РАН, оказалось самым плодотворным и захватывающим в моей жизни. Были проведены десятки конференций и семинаров по вопросам демократизации гендерных отношений в России, причем почти все они имели международный характер и находили широкий резонанс в академических кругах. В основе этих мероприятий лежали междисциплинарные проекты, где экономика, история, философия, социология, психология тесно соприкасались друг с другом и порождали массу перекрестных идей, позволявших высветить жизненные реалии с той глубиной, о которой может только мечтать ученый. Н.М. Римашевская всегда приветствовала привлечение методов разных наук, стремилась к их взаимному обогащению. Она была первой среди экономистов, кто признал большую ценность качественных методов  при изучении экономических реалий. Глубинные интервью и даже устную историю, Н.М. Римашевская защищала от клейма «субъективизма», которое им приписывали классики российской социологии. Она виртуозно использовала эти методы уже в середине 90-х годов, когда основная масса ученых к ним только осторожно присматривалась.

Я остановлюсь лишь на одном проекте, в котором мы работали вместе и активно сочетали качественную и количественную методологию. Это был проект, инициированный ИСЭПН РАН И Университетом Цинциннати (США) в 1995 г. Центральной темой исследования стало влияние социально-экономических реформ на состояние брачных отношений в российских семьях. Проект получил поддержку Национального научного фонда США (NSF) и завершился изданием двух монографий – “Marriages in Russia: Couples During the Economic Transition” (Praeger, Westpost CT, 1999) URL: https://www.questia.com/library/3613335/marriages-in-russia-couples-during-the-economic-transition, и «Окно в русскую частную жизнь. Супружеские пары в 1996 г» URL: http://www.ozon.ru/context/detail/id/1102340/

                Исследование проводилось в Москве и в сельских районах Псковской и Саратовской областей в 1996 г. На основе полученных данных описывались механизмы воспроизводства устойчивых моделей поведения мужчин и женщин, а также новые тенденции во взаимоотношениях супругов, позволяющие оценивать качество браков.                   Всего было опрошено 1500 респондентов. В отличие от всех предыдущих исследований по семье, проводившихся в России, в этом проекте качество браков измерялось при помощи специальных шкал, которые позволяли оценить гендерные нормы и представления супругов и их влияние на каждодневную жизнь с точки зрения главенства в принятии решений и справедливости распределения домашних обязанностей.  Отдельный блок вопросов был посвящен вопросам домашнего насилия. На тот момент тема домашнего насилия только входила в оборот социологических исследований и таких крупномасштабных опросов еще не проводилось. Но особая уникальность состояла не в масштабах опроса, а в методологии. Во избежание конфликтов между супругами в результате анкетного вторжения в их приватное пространство, опрос мужа и жены проводился одномоментно, двумя разными интервьюерами. Супругов разводили по разным комнатам (местам), и в итоге никто из них не мог упрекнуть другого в том, что он(она) «вынес сор из избы». Разумеется, что этот прием не только обеспечивал безопасность женщинам, которые подвергались насилию и свидетельствовали о нем, но и повышал качество полученных данных, их достоверность.  Сверх того, выборочно у отдельных респондентов мы брали глубинные интервью, чтобы наполнить количественные данные исследования более конкретным содержанием. Таким образом, от макроанализа мы могли переходить к микроанализу и учитывать реальный контекст тех или иных жизненных историй.  

Не будет преувеличением сказать, что методология этого исследования и сегодня является актуальной для студентов и аспирантов, которые занимаются фамилистикой и изучением домашнего насилия. Повторное исследование такого рода могло бы стать реальным вкладом в науку и показать динамику гендерных отношений в России за последние два десятилетия.

В исследовании с российской стороны приняли участие также научный сотрудник ИСЭПН РАН М.П Писклакова-Паркер и сотрудник Института социологии РАН Е.Ю. Мещеркина. С американской стороны проект возглавила проф. университета Цинциннати Дана Ванной, которой ассистировала исследователь Лиза Кубинс.